Иван Васильевич ГРОЗНЫЙ

(1547-1584)

КАБАКИ

а узких улицах Москвы, заваленных сугробами и застроенных бревенчатыми домами, толпился народ в праздничных нарядах. В сторону Кремля в роскошных санях ехали бояре. А около царских палат стояли войска.

Торговцы и купцы бойко торговали кренделями, пряниками. Горожане пили мед, ол, хлебное вино и выкрикивали здравицы в честь нового царя - Иоанна Васильевича. У всех был праздник - венчание на царство государя.

В церкви перед престолом Божиим семнадцатилетний Иоанн принял царский венец и обязанности государя. В этот день Москва пировала. Праздничный обед длился до поздней ночи. Гостей, которых было около тысячи человек, потчевали разнообразнейшими винами и яствами.

Практика первого пира вошла в повседневную жизнь государя. И с того дня во дворец регулярно завозилось "вина простого, и с махом, и двойного, и тройного блиско 100 ведер. Пития подделные (как еще именовали водку) и малиновые, и иные, и меды сыченые, и красные ягодные, и яблочные, и романея, и ренское, и францужское, и иные заморские питья исходят...". Но водку, которую в ту пору называли "царским винцом", подавали в серебряных кувшинах перед началом пира, когда на столах, кроме хлеба, ничего больше не стояло.

У русского человека в те времена, независимо от того, царем он был или простым крестьянином, на столе всегда был хлеб. Стол с хлебом как бы само собой превращался в престол. Недаром говорили: "Хлеб на стол, так и стол - престол, а хлеба ни куска, так и стол - доска". Постоянное пребывание хлеба на столе, по народному поверью, должно было обеспечить достаток и процветание не только государю, но и всему государству. Поэтому стол по своему определению немыслим без хлеба - не только в качестве пищи, но и в качестве символа благополучия. И к хлебу-соли, и к столу славяне всегда относились с особым почтением, даже богобоязненно. Стол обычно располагали в почетном "красном" углу. Многим знакомо выражение "свой угол иметь".

Но пиром в царских палатах в тот день дело не кончилось. После стола к почетным гостям явился на дом стольник, сопровождаемый толпой служителей. С собою они принесли несколько ведер царского вина и медов, не считая разнообразнейших предков. Стольник объявил, что по царской воле он пришел "поить" гостя, к чему и приступил без лишних проволочек.

"Вслед за сим, - рассказывал современник тех событий Герберштейн, - приносят с напитками сосуды и кубки и всемерно стараются посланников сколько можно упоить. В сем искусстве русские весьма сведущи".

Но, потчуя иностранцев, Грозный всегда помнил о силе и разрушительном действии нового "русского оружия " - хлебного вина. То бесславное поражение на реке Пьяной в 1399 году, которое потерпела превосходившая в численности врага русская дружина, ратники которой перепились перевара, навсегда засело в его памяти. Что гоже царю - то негоже народу - сделал для себя заключение Иоанн Васильевич и уже через пару лет в московском государстве и других подчиненных ему княжествах вводится новый "Судебник". Помимо всяких статей, за которые полагались наказания в "Судебнике" совершенно четко определялось и наказание за незаконное тайное производство и продажу водки.

На Западе свирепствовала инквизиция, шедшая из Испании, где царствовал Филипп II. Россия следила за событиями в других странах и перенимала опыт. Там жгли людей, и русский царь карал тем же методом. Там подвергали инквизиторским пыткам, и Грозный тоже собственноручно пытал людей. Там насиловали, и Иоанн завел опричников и с ними насиловал девушек и детей. Царское вино придавало храбрости и делало выпивох более жестокими.

Но если сам царь и его ближнее окружение позволяли себе кутежи, то другим это возбранялось: народ и войско должны быть трезвы. Так решил Иоанн.

После осады и взятия Казани, которая наполнена была кабаками, где продавались пиво и водка, царское войско отпраздновало победу. Но хозяева не разрушенных и несгоревших кабаков гостеприимно открыли двери победителям.

Утешные места пришлись по душе государевым ратникам, и вернувшись в Москву, они стали бить челом царю, чтобы было для них открыто такое же заведение. Говорили, что Иван Грозный долго не соглашался, но затем все же уступил. На Балчуге, "на болоте", для опричников выстроили питейный дом, на казанский манер прозванный кабаком. Простому же народу входить за порог разгульного заведения строжайше возбранялось. "Бог с ними, - думал Иоанн о своих опричниках, - пусть гуляют". Но выручку всю до деньгИ велел сдавать в казну. И приятной неожиданностью оказались баснословные деньги, которые за короткое время успели пропить опричники. После этого просто не могла не появиться идея о распространении выгодного для казны кабацкого дела. Наместникам было велено прикрыть частные корчмы, а на их месте заводить царевы кабаки: "Держати наместнику кабак, а на кабаке - мед, вино и пиво...". Тут же Иван Грозный издает указ, запрещающий хозяевам трактиров содержать "непотребных" женщин при питейных заведениях.

Кабацкое дело стало быстро развиваться.

По деревням и торжкам с протянутыми кружками ходили выборные люди и "сбирали на кабак". В тех местах, где на открытие кабака у царя не оказывалось денег, он заставлял подданных вкладывать в строительство свои собственные деньги.

А тем временем в местных церквах присягали "НА ВЕРЕ" "лучшие люди" селений, которых на сходах выбирали и назначали кабацкими головами. Они клялись, что воровства и лихоимства чинить ни государю, ни народу не будут, целовали крест и уже после именовались "ЦЕЛОВАЛЬНИКАМИ".

"Аз Прошка Матвеев целую сей святый и животворящий крест Господень Государю моему, царю и великому князю Иоанну Васильевичу на том, что быти мне у сего государева царева места в кабацких головах.... сбирати великим радением, вправду, безо всякой хитрости, а кабацким сбором самому не корыстоваться, и с государева кабака себе не имать, и своего пития, вместо государева голья, на кабаках не продавать, и сторонних людей, друзей и родимцов своих, или кого боясь, государевым кабацким питьем не поить, и малою ценою не продавать, и лишних напойных денег на питухов не начитать, и тем питухов с кабаков не отганивать, и государевых печатных мер винных, ведр и кружек, и чарок и получарок не убавлять и не переменивать, продавая питьев государевы печатные меры правдою..."

Головы и целовальники выбирались сроком на один год. После устраивались новые перевыборы. Если голова был переизбран, то новый целовальник тщательно принимал оставшуюся продукцию и имущество.

В кабаках торговали не как кому на ум взойдет, а в соответствии с твердыми правилами. Целовальник обязан был класть "напойные деньги" в опечатанный ящик. С гостей получали только медной монетой, притом без сдачи, чтобы не было обсчета. Строжайше воспрещалось даже на время прятать выручку в собственный карман или во всякие "потайные места" - под блюдца, чарки, скатерти и т.п. Кассу надлежало сдавать еженедельно или помесячно - как распорядится воевода.

В каждом кабаке имелись "отпускные книги", отражавшие всю коммерцию. Время от времени кабацких голов вызывали для отчета в Москву - вместе с денежным ящиком и всеми записями. С ними ехали и дьячки с целовальниками, "чтобы никакого обману не было, и чтоб не мочно было отпереться друг перед другом". Отчет считался делом тягостным, и головы старались если не отвертеться, так хотя бы отсрочить свидание с приказными. Большего всего хозяев кабаков страшила волокита и мздоимство: подчас сумма подношений московским взяточникам превышала их собственный заработок.

В дальнейшем каждый русский царь развивал выгодное кабацкое дело. При Федоре Иоанновиче по несколько кабаков было открыто во всех больших городах, да и не по одному. Взошедший на престол Борис Годунов учредил казенную заготовку вина и усилил свою монополию на продажу хмеля. При нем же появилась первая контора, ведавшая кабацким делом, - приказ Новой Чети.

Русские государи сразу смекнули - кабаком казна полнится. В 1620 году Михаил Федорович даже признал, что "по грехам в Московском государстве во всем скудость, кроме таможенных пошлин и кабацких денег государевым деньгам сбору нет...". При Алексее Михайловиче кабацкий сбор составил 1311 тысяч рублей, а в 1670 году не самый богатый русский город Великий Устюг заработал на кабацком деле 10 тысяч рублей, с каковой суммы и уплатил пошлину.

Во все времена торговая выгода от кабаков ставилась в прямую зависимость от честной торговли: "лишних денег не начитать... " и тем самым "питухов не отганивать". При этом весь парадокс состоял в том, что кабацким головам жалования не платили ни копейки, резонно полагая, что те и так в накладе не останутся.

Руководителей кабаков - "голов", как правило, выбирали из "людей добрых и прожиточных". Но и этого было мало. Не сбрасывалось со счетов "экономическое образование, а также знание профессии, честность, незапятнанное поведение. Рачительные головы не только должны были уметь курить вино и грамотно вести коммерческие дела, но и уделять внимание ремонту заведения, закупке соответствующего провианта, посуды, кабацкого имущества. Они же, привлекая царских стражников по мере надобности, следили за порядком. У кабацкого головы был и штат помощников. В его отсутствие делом заправляла заместитель. Принимались на работу стойщики, винокуры, стража, уборщики. В "штате" находился и дьячок, в обязанности которого входило составление челобитных и ведение счетных книг.

За сбор с прибылью воевод награждали, кабацких же голов удостаивали милостивого слова или царского подарка, смотря по заслугам.

Когда отменялась монополия на производство и продажу водки, кабаки за приличную сумму сдавались в аренду, или, как это правильно называлось, - В ОТКУП. Царскими доверенными людьми объявлялось, что тот или иной кабак можно взять "на уговор". Если желающих было много, устраивался своеобразный аукцион: кто больше предложит, тому и быть откупщиком. Личность победителя, готового заплатить за откуп больше, чем соперники, никого не интересовала. В данном случае побеждала выгода. Ведь цель для царской казны всегда была одна: "...чтобы противу прежнего сбирать больше". Для этого кабацким головам и целовальникам предписывалось "поступать безстрашно", то есть любыми путями увеличивать денежный оборот и получать как можно больше прибыли.

Надо заметить, что до кабаков народ мог провести время за кружкой меда или ола, а затем и водки в корчме. Но после появления царских кабаков корчму, как питейное заведение, упразднили. Мало того, даже под страхом строгого наказания не разрешали заниматься кормчеством. Но чем же в таком случае отличался кабак от корчмы? Во первых, в корчме не заставляли народ нагружаться "до поросячьего визга". Люди просто сидели за столами и общались. Был такой обычай, дескать, сколько за столом просидишь, столько и в Царстве небесном пробудешь. Кабак же ставил совсем другие цели. В умелых руках голов и целовальников кабак ковал выручку, как для царской казны откупщиков, так и для голов и целовальников. При этом поощрялось, если заблудшего в это новое заведение обирали до нитки.

Ведь кто ходил в кабак? Простой обыватель. Чтобы за чаркой водки забыть о делах насущных. Помещики же, пользуясь правом курить вино у себя в поместье, первое время вообще не переступали порога таких заведений и считали зазорным сидеть на грязных лавках с пьяной чернью. "...А там посуда такая, что годится в свиной хлев, питье премерзкое, а продается по бесовской цене..."

В отличие от корчемников, персоналу кабака было выгодно как можно быстрее довести посетителя до необходимой кондиции; чем скорее клиент напивался, тем больше мусорил последними деньгами, которые оседали в карманах кабацких служащих. Поэтому в кабаках XVI-XVIII веков никогда не подавалась закуска. Тех, кто пытался брать "закусь" с собой, быстро выкидывали из заведения, добавляя вслед: жрать будешь дома!

Головы и целовальники поступали мудро. Дабы заманить в свое заведение побольше посетителей, при многих кабаках были так называемые "записные пьяницы". Такой стоял у входа в заведение и всячески старался заманить побольше клиентов: расхваливал вино, кричал о невиданной его дешевизне, хулил конкурентов, а то и просто тащил за рукав случайных прохожих. Добившись своего, он тут же принимался стравливать питухов между собой, и как только те брались за грудки, целовальник громким голосом призывал стражу. "Записной пьяница" "вступался" за драчунов и брался их помирить. Пили "мировую", за ней следовали бесчисленные добавки - и так до тех пор, пока все не лягут под стол. Следом начиналась работа целовальника: он обсчитывал гуляк безо всякой опаски. У "записного пьяницы" была важная привилегия: ему принадлежала десятая чарка любой выпивающей компании. Если бражники забывали поднести "налог" сами, тот с бранью требовал отдать заработанное. 

Иногда пропившему последнюю деньгу посетителю бесплатно наливали похмельную чарку. Тоже с умыслом: похмельная чарка давала толчок к последующему пьяному застолью. Только теперь уже "похмелившийся бесплатно" рассчитывался за водку одеждой, а порой и домашним скарбом. Такой расчет назывался закладом. И крестьяне пропивали в кабаках последнее имущество. Однажды уфимский воевода заковал в цепи выпивоху-подъячего "за его дуровство и за поругание православныя християнския веры, понеже в кабаке снял с себя крест и закладывал на пропой, на вино!"

Кабатчики охотно отпускали вино в долг только тем посетителям, в честности которых они были уверены и которые еще обладали каким-либо имуществом. Мало того, сами предлагали выпить лишнюю чарку. Но приходило время расчета, и выпивоха порой полностью расставался со своим добром, избой, земельным наделом. В истерике рыдали жены, плакали ни в чем не повинные дети.

Во все времена кабаки считались местом прибежища уголовной категории людей. Отмечали удачное дельце воры и грабители, бродяги стекались к кабакам в надежде согреться дармовой чаркой. Захаживали затравленные беглые крестьяне, угорал в пьяном застолье служивый люд. Коломенский кабацкий голова доносил: "Солдаты по все дни собираются на коломенском государевом дворе, играют зернью и в карты, и как он, голова, начинает их с государева двора разбивать, они де его со товарищи бранят и хотят бить, со двора не идут, чинятся сильны". Однажды, в Николин день, солдаты "до того учинились сильны, что собралися человек по двести и больши, учали ломать подставы и питье кабацкое пить, и целовальников, волоча из избы, быть кольями и дубинами до смерти". Двое были убиты - им "пробили головы до мозгу и руки и ноги переломали". Голова ударил в набат, и прибывшая подмога государево добро отстояла с превеликим трудом.

Но пьяные разборки учинялись не только стрельцами и солдатами. Иногда на кабацких голов держали зуб и люди поважнее. Был случай, когда управляющий одного из имений князя Репнина явился со своими людьми, дабы наказать палками местного воеводу. Казнь удалась, и возбужденные победители затем направились к цареву кабаку, от которого, как говорится, не оставили камня на камне. Досталось и стойщикам и целовальникам.

О безобразиях, творимых в царевых кабаках, свидетельствует один удивительный сюжет. Персидский шах Тахмасп подарил московскому государю живого слона, вместе со сбруей и с арапом-поводырем в придачу. Довольному арапу назначили хорошее жалование. Но долго радоваться не пришлось. Обиженные кабацкие завсегдатаи не могли позволить заморскому наемнику наживаться за свой счет. Месть была придумана. Жену арапа заманили в тихое место, ограбили и прикончили, а отнятые деньги и побрякушки в один присест были пропиты в местном кабаке. Но после этого случая разразилась эпидемия чумы, которая унесла много жизней. Кто-то кому-то сказал, мол, это тот самый арап напустил на московский народ хворь в отместку за жизнь супруги. После этого и иноземца вместе со слоном отправили в Городецкий уезд, где оба и сгинули. Арап умер от чумы, а слона сожгли местные крестьяне. Уже у мертвого животного срезали бивни и отослали царю - в доказательство того, что "диавольский скот" действительно околел.

Достаточно ознакомиться с произведением XVII в. "Служба кабаку", чтобы понять, к каким последствиям приводили кабаки: "Дом потешен, голодом изнавешен, робята пищать, ести хотять, а мы право божимся, что и сами не етчи ложимся... Кто ли пропився донага, не вспомянет тебя, кабаче, неподобие? Како ли его не воздохнет: во многи дни собираемо богатство, а во един час все погибе..."

Мало-помалу не только знать, но и сама русская чернь стали ощущать весь ужас "кабацкого погубления". Спивались целые селения, и что не под силу было врагу, то с легкостью завоевывало хлебное вино.

Но казна требовала все новых и новых пропойных денег. Правда, с крестьян и рабочего люда, который пропил последнее, вряд ли можно было еще что-либо взять. В некоторых совсем обедневших губерниях кабацкие сборы скатились до нуля. Не в силах справиться с "планом", воеводы и головы засыпали Москву челобитными о прощении недобора. Бьет челом кабацкий голова из Великого Устюга: "...в городском и в волостных кабаках предпрошлым годом не изошло твоего государева вина вполы, питухов не стало; многие людишки оскудели и в напойных деньгах от прошлого головы стоят на правеже".

Ответные резолюции не баловали разнообразием; "Пишешь воровски, хочешь воровать; велим доправить вдвое". Но пришло время, и довелось разбираться по существу: правеж над нищими все равно ничего не давал. Казна рассылала священникам и "добрым людям" вопросные листы: "Не пили ли кабацкие головы сами, не бражничали ль целовальники? Кабацкими деньгами не корыстовались ли?" И если "дурна не оказывалось", то со скрипом, с жуткими мучениями, но приказная машина все же выдавала непривычную для себя директиву: "...Недобор недоправлять". Отовсюду шли прошения о закрытии кабаков...

Против кабацкого беснования восстала даже обычно покорная воле государя церковь. Московский патриарх не велел творить обряда крестоцелования, потому как не верил больше в клятвы голов и целовальников.

Пик кабацкого беснования пришелся на годы царствования Алексей Михайловича. С помощью патриарха Никона он идет на кардинальные меты. В 1652 году состоялся собор, вошедший в историю под названием Собора о кабаках. Были приняты и новые законы курения и продажи водки: "Во всех городах, те были прежде кабаки, быть по одному кружечному двору, продавать вино в ведра и в кружки, чарки сделать в три чарки и продавать по одной чарке человеку, а больше чарки одному человеку не продавать. Питухам на самом кружечном дворе и близ двора сидеть и пить не позволять, ярыжкам, бражникам изерщикам на кружечных дворах не быть."

Запрещалась продажа вина в Великий, Успенский, Рождественский и Петров посты. Упразднялись откупа, изгонялись алчные откупщики, и все кружечные дворы переводились исключительно "на веру".

Велено было строго следить за тем, чтобы никто не опился до смерти. Виновных кабатчиков, а с ними и собутыльников умершего наказывали кнутом и взыскивали с них пеню в 20 рублей в пользу семьи опившегося, если близких не оказывалось, деньги отдавались в ближайшую богадельню или в храм.

С годами кабацкое дело развернулось во всю ширь. В 1699 году голов и целовальников сменили бурмистры, подчиненные Бурмистерской палате. В 1746 году кабаки стали называть питейными заведениями. Со временем понадобились солидные государственные учреждения, способные все предусмотреть, организовать, наладить. В 1717 году питейную отрасль передали в ведение Камер-Коллегии, а затем ее взяло под свое крыло министерство финансов.

Накануне введения последней царской винной монополии в 1895 году, на местах за всеми винными продажами надзирали губернские присутствия по питейным делам. Казенные заведения были разбиты на две категории - оптовые склады и винные лавки. Местам "раздробительной торговли" дозволялось закупать товар только на оптовых складах. В свою очередь, и складам воспрещалось отпускать спиртное мерою меньше ведра.

Накануне революции в России насчитывалось 6 типов заведений, торговавших алкогольными и полуалкогольными напитками, однако вино, спирт и водочные изделия могли продавать только владельцы складов и погребов, а также хозяева "заведений трактирного промысла". Патент на право распивочной торговли стоил до 900 рублей, в зависимости от калибра заведения.

Вино отпускалось исключительно в запечатанной посуде. По специальному разрешению заведения типа станционных буфетов могли отпускать спиртное и произвольными мерами, при условии, что дневной запас не будет превышать одного ведра.

Запрещалось открывать питейные заведения ближе 40 саженей от дворцов императорской фамилии, зданий императорских театров, храмов, монастырей, часовен, молитвенных домов, мечетей, кладбищ, казарм, тюрем, учебных заведений и т.д. Расстояние от рельсов железной дороги должно было измеряться не менее чем сотней саженей.

Запреты соблюдались не всегда. Так, газеты сообщали, что на одном дворе часто можно было увидеть и храм, и питейное заведение, так что церковные песнопения сливались с бранью картежников, визгом поколачиваемых проституток и громким плачем надрызгавшихся гимназистов.

Закон требовал соблюдать в питейных заведениях чистоту и опрятность, не допускал появления распутных женщин, воспрещал азартные игры, и прочие сомнительные увеселения. Нельзя было продавать спиртные напитки "видимо пьяным" и несовершеннолетним. Предосудительным считалось напиваться пьяным до беспамятства, "но если такое случилось, то такое лицо не может быть оставлено без присмотра и помощи до вытрезвления, что лежит на обязанности виноторговца или сидельца".

Грозный разрешал выпить чарку-другую простолюдинам и крестьянам. Правда, позволялось это делать только по большим религиозным праздникам - на Рождество, Пасху и суббот Дмитриевской недели.

Но народ, обделенный царем "горящей водой", втайне курил вино и заливал им горькую свою судьбину. Не отставали и прогрессивные монахи. Курили вино из ржи, пшеницы и ячменя. Хлебное вино разделялось на сорта: обыкновенная водка носила название простого вина, сорт получше назывался вино доброе, еще выше - вино боярское, самый высший сорт - вино двойное, чрезвычайной крепости. Кроме этих водок, делались водки, подслащенные патокой, которые в основном посвящались женскому полу. Корчемники, в отличие от кабацких винокуров, настаивали водки на разных пряностях и душистых травах - на корице, анисе, зверобое, бодяге, амбре, селитре и на разных корках и плодах. Утайкой пили водку не только перед обедом, но и весь день. Хранилось же хлебное вино в специальных бочонках. Тридцатилитровый бочонок назывался "беременным", а пятнадцатилитровый - "полубеременым".

В конце концов у царя кончилось терпение. Ослушавшихся нещадно били батогами, железной проволокой и кидали в тюрьму, дабы другим неповадно было.

В 1551 году состоялся церковный собор, на котором царь Иоанн Васильевич представил святителям список бесчинств, творимых в монастырях и приходах: "...Монахи и попы пьянствуют, вдовые попы соблазняют своим поведением, остаются при церквах и исправляют все требы. Старец на лесу келью поставит или церковь срубит, да пойдет по миру с иконою просить на сооружение, у царя земли и руги просить, а что соберет, то пропьет... в церквах стоят в тафьях и в шапках, с палками, говор и рокот и всякое прекословие, и беседы и срамные слова, попы и дьяконы пьют бесчинно, церковные причетники всегда пьяны, без страху стоят и бранятся; попы в церквах дерутся между собой, и в монастырях то же..."

Но теперь уже Грозный окончательно уяснил истину: казна должна регулярно пополняться питейными деньгами. Впрочем, на чьи бы деньги ни велось строительство кабаков, выручка от продажи хлебного вина шла только государю. Хотя за сбор с прибылью бояре награждались царем не только подарками, но и землями и питейными заведениями. В 1548 году Иван Грозный награждает боярина Игнатия Борисовича Голохвастова городом Шуей "с правдою, с пятном и корчмою". Кабацких голов удостаивали милостивого слова или царского подарка.

Винокурение не только развивалось в России семимильными шагами, но и толкало государство к международной торговле. Из Германии, Ливонии и Литвы завозятся первые перегонные устройства для производства хлебного вина. Но русский народ и сам был не лыком шит. В Московии успешно развивается своя собственная металлургия. И светские и монастырские мастера легко освоили литейное дело. Монахи лили посуду для курения вина ничуть не хуже той, что привозили из заморских стран.

Грозный по-прежнему устраивал у себя пышные обеды с питием вина. В самой большой комнате царского терема ставились в несколько рядов столы, подавались кушанья, а потом объявлялось: "Государь! Кушанье подано!" Тогда и он отправлялся к поджидавшим его гостям, садился на возвышенном месте: подле царя садились его братья, митрополит, а ниже - вельможи, бояре, чиновники и простые воины. Во время обедов самодержец, находившийся уже в летах, выпивал столько, что в конце концов засыпал. Гости, пораженные страхом, сидели тихо и молчали. Но через некоторое время Иван Васильевич открывал глаза, сердито оглядывал сидящих за столом и как ни в чем не бывало начинал шутить и проявлять веселость по отношению к гостям.

Пир продолжался....